17 мая

Свя­щен­но­му­че­ник Ни­ко­лай ро­дил­ся 9 мая 1903 го­да в за­во­де Бы­мов­ский Осин­ско­го уез­да Перм­ской гу­бер­нии в семье потомственных кузнецов. Род Тохтуевых происходит от крещёных татар, которые трудились на бымских заводах со времени их основания в первой половине XVIII в.

Пра­дед Ни­ко­лая Тох­ту­е­ва, Осип Ан­ти­по­вич, мог ис­пра­вить та­кую по­лом­ку, ко­то­рую в то вре­мя ни­кто из бы­мов­ских куз­не­цов ис­пра­вить не мог. Но, как сре­ди мно­гих ма­сте­ро­вых, в их сре­де то­гда был ши­ро­ко рас­про­стра­нен грех ви­но­пи­тия. По­гре­шал этим и дед Ни­ко­лая, Ни­ко­лай Оси­по­вич; до пя­ти­де­ся­ти лет это был пре­крас­ный куз­нец и доб­ро­по­ря­доч­ный че­ло­век, но, по­ра­бо­тив­шись стра­сти, он по­до­рвал свое здо­ро­вье и вско­ре умер. Ви­дя с дет­ства, к че­му при­во­дит че­ло­ве­ка грех пьян­ства, отец Ни­ко­лая, Ва­си­лий Ни­ко­ла­е­вич, дал Бо­гу обет не пить ни кап­ли ни­че­го хмель­но­го – и вы­дер­жал его в те­че­ние всей сво­ей дол­гой жиз­ни.

Пер­вое пред­став­ле­ние о книж­ном уче­нии Ва­си­лий по­лу­чил от мест­но­го пса­лом­щи­ка, обу­чив­ше­го его гра­мо­те, за­тем окон­чил сель­скую шко­лу. Огром­ное вли­я­ние на его вос­пи­та­ние ока­за­ла его мать, Ма­рия Фе­до­ров­на, жен­щи­на бла­го­че­сти­вая, на­чи­тан­ная, вос­пи­тав­шая Ва­си­лия в стро­го ре­ли­ги­оз­ном ду­хе и при­вив­шая ему лю­бовь к чте­нию ду­хов­ных книг. Сель­ская мо­ло­дежь лю­би­ла то­гда со­би­рать­ся на ве­че­рин­ки, но Ва­си­лий лишь из­ред­ка по­се­щал их, пред­по­чи­тая им бе­се­ды на ду­хов­ные те­мы со сво­им бла­го­че­сти­вым дру­гом, Ва­си­ли­ем Ко­но­пле­вым.
Ва­си­лий Ни­ко­ла­е­вич же­нил­ся, ко­гда ему ис­пол­ни­лось во­сем­на­дцать лет. В трид­цать пять лет он ов­до­вел, остав­шись с че­тырь­мя детьми, и же­нил­ся на до­че­ри свя­щен­ни­ка Мат­вея Цве­то­ва, Ма­рии, ко­то­рой бы­ло то­гда трид­цать лет. У Ма­рии Мат­ве­ев­ны с Ва­си­ли­ем Ни­ко­ла­е­ви­чем ро­ди­лось шесть де­тей.

Ва­си­лий Ни­ко­ла­е­вич был тру­до­лю­би­вым зем­ле­дель­цем и хо­ро­шим хо­зя­и­ном, на сво­ем по­ле он до­бил­ся зна­чи­тель­ных уро­жа­ев, поз­во­лив­ших ему по­пра­вить хо­зяй­ство и вы­стро­ить но­вый дом. В трид­цать лет кре­стьяне из­бра­ли его во­лост­ным стар­ши­ной и за­тем вы­би­ра­ли на эту долж­ность че­ты­ре ра­за в те­че­ние две­на­дца­ти лет. На этом по­сту он стал из­ве­стен как энер­гич­ный и спра­вед­ли­вый че­ло­век, за­бо­тя­щий­ся о нрав­ствен­ном и ма­те­ри­аль­ном бла­го­со­сто­я­нии кре­стьян­ско­го об­ще­ства. Узнав, что бо­га­тый му­жик из со­сед­не­го се­ла ед­ва ли не до смер­ти бьет свою же­ну, он неожи­дан­но за­стал его как раз в тот мо­мент, ко­гда тот со­би­рал­ся при­сту­пить к это­му за­ня­тию; му­жик пы­тал­ся оправ­дать­ся, но Ва­си­лий Ни­ко­ла­е­вич спо­кой­ным то­ном ему за­явил, что ес­ли он хоть паль­цем тронет свою же­ну впредь, то по при­го­во­ру во­лост­но­го прав­ле­ния ему бу­дет устро­е­на за из­би­е­ние же­ны пуб­лич­ная пор­ка. Стыд пе­ред пуб­лич­ным по­зо­ром отрез­вил му­жи­ка, и он из­ме­нил свою жизнь. Впо­след­ствии он вме­сте с же­ной при­шел бла­го­да­рить Ва­си­лия Ни­ко­ла­е­ви­ча «за на­у­ку». Сла­ва о необык­но­вен­ном во­лост­ном стар­шине быст­ро рас­про­стра­ни­лась за пре­де­лы во­ло­сти, и в 1906 го­ду Ва­си­лий Ни­ко­ла­е­вич был из­бран в 1-ю Го­судар­ствен­ную Ду­му от Осин­ско­го уез­да. В Ду­ме он не при­мы­кал ни к ка­ким пар­ти­ям, при­смат­ри­ва­ясь и осмыс­ли­вая про­ис­хо­дя­щее, и, ко­гда через три ме­ся­ца Ду­ма бы­ла рас­пу­ще­на, он не при­со­еди­нил­ся к ее ре­во­лю­ци­он­ной ча­сти, а уехал до­мой.

По­сле пре­бы­ва­ния в Го­судар­ствен­ной Ду­ме он стал из­вест­ным че­ло­ве­ком в уез­де и был из­бран в чле­ны Осин­ской уезд­ной упра­вы. Ему бы­ло по­ру­че­но ве­дать де­ла­ми стро­и­тель­ства на­род­ных школ, биб­лио­тек и боль­ниц. Один­на­дцать лет он под­ви­зал­ся на этом по­при­ще: под его ру­ко­вод­ством бы­ли по­стро­е­ны де­сят­ки но­вых школ, в том чис­ле и боль­шая де­ре­вян­ная шко­ла в Бы­мов­ском за­во­де.

По­сле Фев­раль­ской ре­во­лю­ции в 1917 го­ду в стране на­ча­лась анар­хия, и мно­гие рас­про­па­ган­ди­ро­ван­ные боль­ше­ви­ка­ми сол­да­ты ста­ли со­би­рать­ся под ло­зун­га­ми со­ци­а­ли­сти­че­ских идей в раз­бой­ни­чьи шай­ки; од­на из та­ких ша­ек ор­га­ни­зо­ва­лась в Бы­му. Ва­си­лий Ни­ко­ла­е­вич был за­оч­но при­го­во­рен ею к рас­стре­лу как контр­ре­во­лю­ци­о­нер. По­сле все­нощ­ной под боль­шой цер­ков­ный празд­ник его жда­ли но­во­яв­лен­ные ре­во­лю­ци­о­не­ры у до­ма и у цер­ков­ной огра­ды, чтобы аре­сто­вать и рас­стре­лять, но Ва­си­лий Ни­ко­ла­е­вич вы­шел за огра­ду в дру­гом ме­сте, а за­тем несколь­ко ме­ся­цев скры­вал­ся в ле­су и до­ма в под­ва­ле в осо­бо устро­ен­ном ме­сте, о чем зна­ли да­же не все до­маш­ние. За­тем на­ча­лась граж­дан­ская вой­на, и в се­ло при­шли вой­ска Кол­ча­ка. При их от­ступ­ле­нии, на­слы­шан­ный о бес­по­щад­ных боль­ше­вист­ских рас­стре­лах, Ва­си­лий Ни­ко­ла­е­вич вме­сте с сы­ном Ни­ко­ла­ем сде­лал по­пыт­ку уй­ти с бе­лы­ми в глубь Си­би­ри. Отъ­е­хав от до­ма на сто пять­де­сят верст и по­пав на боль­шой Си­бир­ский тракт, он уви­дел, что по нему дви­жут­ся де­сят­ки ты­сяч лю­дей, ко­то­рые непре­мен­но долж­ны вско­ре, по его пред­став­ле­ни­ям, столк­нуть­ся с боль­ши­ми труд­но­стя­ми, по­то­му что неко­му бы­ло ор­га­ни­зо­вать для них ни ноч­ле­га, ни мест для при­го­тов­ле­ния пи­щи. И Ва­си­лий Ни­ко­ла­е­вич вер­нул­ся с сы­ном до­мой. Несколь­ко раз боль­ше­вист­ские вла­сти его аре­сто­вы­ва­ли, но вся­кий раз ему уда­ва­лось до­ка­зать свою неви­нов­ность, и его от­пус­ка­ли.

Огром­ное вли­я­ние на вос­пи­та­ние Ни­ко­лая ока­за­ла его мать, Ма­рия Мат­ве­ев­на. Ее глу­бо­кая ве­ра в Бо­га ру­ко­во­ди­ла все­ми ее по­ступ­ка­ми. В гла­зах окру­жа­ю­щих она бы­ла на­сто­я­щей по­движ­ни­цей. Ни ра­зу ни­кто не слы­шал от нее гру­бо­го или раз­дра­жен­но­го сло­ва или чтобы она го­во­ри­ла в по­вы­шен­ном тоне. Она бы­ла все­гда ти­хая, при­вет­ли­вая и со все­ми ров­ная, из де­тей ни­ко­го не вы­де­ля­ла как лю­бим­чи­ков. Она це­лы­ми дня­ми тру­ди­лась, по­гру­жен­ная во мно­же­ство по­все­днев­ных за­бот, но тру­ди­лась с ра­до­стью, не зная уста­ло­сти и не за­ме­чая труд­но­стей, что бы­ло воз­мож­но толь­ко непре­стан­но па­мя­туя о Бо­ге. Ве­че­ром она по­след­няя укла­ды­ва­лась спать, по­то­му что по до­му нуж­но бы­ло до­вер­шить мно­же­ство дел – что-то сшить, пе­ре­шить, по­чи­нить одеж­ду, а но­чью, стоя пе­ред ико­на­ми на ко­ле­нях, дол­го мо­ли­лась, ча­ще все­го чи­тая Псал­тирь. Утром она вста­ва­ла рань­ше всех, чтобы успеть рас­то­пить рус­скую печь и ис­печь хлеб.

Бы­мов­ский за­вод рас­по­ло­жен в де­вя­ти ки­ло­мет­рах от Бе­ло­гор­ско­го во имя свя­ти­те­ля Ни­ко­лая муж­ско­го мо­на­сты­ря, быв­ше­го од­ним из яр­ких ду­хов­ных яв­ле­ний то­го вре­ме­ни на Ура­ле, ко­гда ве­рой, тру­до­лю­би­ем, нели­це­мер­ным устрем­ле­ни­ем ко спа­се­нию со­тен лю­дей, но глав­ным об­ра­зом чу­дес­ной си­лой Бо­жи­ей, в те­че­ние двух де­ся­ти­ле­тий бы­ли воз­двиг­ну­ты ве­ли­ко­леп­ные хра­мы од­но­го из луч­ших мо­на­сты­рей Рос­сии. При сво­ем ос­но­ва­нии мо­на­стырь не имел ни­ка­ких ма­те­ри­аль­ных средств, кро­ме ве­ры его на­мест­ни­ка ар­хи­манд­ри­та Вар­ла­а­ма и со­брав­шей­ся во­круг него бра­тии. Ос­но­ван­ный в 1897 го­ду в пу­стын­ном лес­ном ме­сте, он ско­ро стал цен­тром ду­хов­но­го про­све­ще­ния Ура­ла.

Сю­да при­ез­жа­ли ве­ли­кие кня­зья, дво­ряне, кре­стьяне и ра­бо­чие ураль­ских за­во­дов. Чис­ло на­сель­ни­ков в те­че­ние ко­рот­ко­го вре­ме­ни вы­рос­ло до пя­ти­сот че­ло­век. На вер­шине го­ры, от­ку­да от­кры­ва­ет­ся вид ед­ва ли не на сто ки­ло­мет­ров окру­ги, был воз­двиг­нут ве­ли­че­ствен­ный Кре­сто­воз­дви­жен­ский со­бор. Дом Бо­жий, пре­тво­рен­ный в дей­стви­тель­ность ру­кой че­ло­ве­че­ской, тут со­пер­ни­чал с тво­ре­ни­ем Бо­жи­им – пре­крас­ным ми­ром, окру­жав­шим мо­на­стырь. Здесь для па­лом­ни­ка мир бес­ко­неч­но ве­ли­кий ста­но­вил­ся род­ным и близ­ким – тво­ре­ние Бо­жие, глу­бо­чай­ший смысл жерт­вы Хри­сто­вой и еже­днев­но при­но­си­мая Бес­кров­ная Жерт­ва.

Од­ной из до­сто­при­ме­ча­тель­но­стей Бе­ло­гор­ско­го мо­на­сты­ря был хор, со­сто­яв­ший по­чти из ста че­ло­век, при­чем хор ис­пол­нял про­из­ве­де­ния толь­ко цер­ков­ных ком­по­зи­то­ров, ли­шен­ные свет­ских эф­фек­тов, и по­то­му его пе­ние со­зда­ва­ло глу­бо­ко мо­лит­вен­ное на­стро­е­ние в ду­шах мо­ля­щих­ся, ко­то­рых со­би­ра­лось на празд­ни­ки мно­гие ты­ся­чи. По­сле служ­бы в боль­шой мо­на­стыр­ской тра­пез­ной па­лом­ни­ков кор­ми­ли, при­гла­шая всех без раз­ли­чия к об­ще­му сто­лу. Здесь со­сед­ство­ва­ли дво­ряне, кре­стьяне и ни­щая бра­тия. Лю­ди обес­пе­чен­ные пред­по­чи­та­ли про­стую мо­на­стыр­скую тра­пе­зу всем из­ли­ше­ствам и изыс­кам сво­ей. Она как буд­то и бы­ла тем бла­го­дат­ным хле­бом на­сущ­ным, толь­ко и на­сы­ща­ю­щим по-на­сто­я­ще­му че­ло­ве­ка, о ко­то­ром Гос­подь на­учил уче­ни­ков про­сить в мо­лит­ве. Боль­шой по­клон­ник на­род­но­го про­све­ще­ния, ар­хи­манд­рит Вар­ла­ам, стре­мясь сде­лать до­ступ­ным книж­ное зна­ние для жи­ву­щих во­круг оби­те­ли кре­стьян, со­брал в мо­на­сты­ре биб­лио­те­ку из де­сят­ков ты­сяч то­мов. Бе­ло­гор­ский мо­на­стырь ока­зал огром­ное вли­я­ние на окрест­ное на­се­ле­ние бла­го­че­сти­ем и глу­бо­ким нрав­ствен­ным и ре­ли­ги­оз­ным на­стро­ем сво­их на­сель­ни­ков, и до при­хо­да со­вет­ской вла­сти на­се­ле­ние этих мест не зна­ло ни во­ров­ства, ни иных пре­ступ­ле­ний.

Бли­зость к мо­на­сты­рю при­вле­ка­ла в Бы­мов­ский за­вод мно­же­ство па­лом­ни­ков, ко­то­рые при­хо­ди­ли по­мо­лить­ся в оби­тель каж­дый год на пре­столь­ные празд­ни­ки. Ма­рия Мат­ве­ев­на с лю­бо­вью при­ни­ма­ла их у се­бя, и во вре­мя бе­ло­гор­ских тор­жеств дом Тох­ту­е­вых на­пол­нял­ся па­лом­ни­ка­ми, что ока­за­ло боль­шое вли­я­ние на де­тей, по­зна­ко­мив их уже в ран­нем воз­расте с рас­ска­за­ми о свя­тых по­движ­ни­ках и свя­тых ме­стах из уст оче­вид­цев. И в са­мом Бы­му жи­ли лю­ди глу­бо­кой ве­ры: бла­го­да­ря ей они пре­одоле­ва­ли все бе­ды и неуря­ди­цы.

Через три до­ма от Тох­ту­е­вых жи­ла ра­ба Бо­жия Оль­га Ива­нов­на, она бы­ла же­ной куз­не­ца – пья­ни­цы и де­бо­ши­ра. Оль­ге Ива­новне при­хо­ди­лось пе­ре­но­сить мно­го обид от сво­е­го му­жа, ко­то­рый ее бес­по­щад­но бил и из­де­вал­ся над ней. Бы­ва­ло так, что он на­ме­рен­но при­во­дил в дом лю­бов­ни­цу и при­ка­зы­вал Оль­ге Ива­новне уха­жи­вать за ней и уго­щать. В от­вет он ни­ко­гда не слы­шал ни­ка­ких воз­ра­же­ний. Она толь­ко, точ­но ка­кая бла­жен­ная, ска­жет: «Слу­шаю, Яков Ага­фо­ныч. Сде­лаю, Яков Ага­фо­ныч».

Оль­га Ива­нов­на бы­ла че­ло­ве­ком глу­бо­кой ве­ры и несо­мне­ва­ю­ще­го­ся упо­ва­ния на Гос­по­да. Во всех труд­ных об­сто­я­тель­ствах, ко­то­рых у нее бы­ло нема­ло, она об­ра­ща­лась к Гос­по­ду и Его свя­тым. Од­на­жды ее муж при­шел до­мой но­чью пья­ным и уже на дво­ре раз­бу­ше­вал­ся. Оль­га Ива­нов­на, не зная, как спра­вить­ся с буй­ством му­жа, по­про­си­ла свя­ти­те­ля Ни­ко­лая: «Ни­ко­ла-угод­ник, что-то я се­бя се­го­дня пло­хо чув­ствую, боль­ная вся. От­ве­ди его ру­ку». А муж в это вре­мя во­шел в дом, снял ту­луп и при­го­то­вил­ся бить же­ну. За­нес над ней ку­ла­ки – и вдруг в ок­но по­сту­ча­ли. Он бро­сил­ся по­смот­реть – нет ни­ко­го. Он сно­ва стал при­сту­пать к жене с ку­ла­ка­ми – сно­ва раз­дал­ся стук в ок­но, но толь­ко уже силь­нее. Он опять гля­нул в ок­но – нет ни­ко­го. От охва­тив­ше­го его стра­ха он мгно­вен­но про­трез­вел, ве­лел жене по­дать ужин, а за­тем, не ска­зав ни сло­ва, лег спать.

В 1916 г. Николай Тохтуев окончил двухклассное училище в Быме; в 1917 г. поступил в училище псаломщиков при Архиерейском доме в Перми. Существует предположение, что примерно между 1916 и 1917 гг. он был послушником в Белогорском монастыре. В 1919 г. он продолжил образование в Пермской духовной семинарии, и в том же году был назначен псаломщиком в Свято-Троицкую церковь с. Ашапа. Когда Николай Тохтуев учился на втором курсе, семинарию закрыли.

В 1922 г.  он был обвенчан с Марией Евгеньевной (Зорихиной).

14 мая 1922 г. состоялось рукоположение Николая Тохтуева во диакона.

В 1923 г. Николая Тохтуева направили служить в Петропавловскую церковь с. Уинского; в 1924 г. — перевели в Николаевскую церковь в с. Кыласове. В это время по всей округе пошла слава о мощном красивом голосе о. Николая. Говорили, что такого баса не было ни у одного из диаконов Кунгура и Перми. И 26 января 1925 г. епископ Кунгурский и Пермский Аркадий (Ершов) призвал Николая Тохтуева на службу в Успенский кафедральный собор г. Кунгура. 25 марта 1926 г. о. Николая возвели в сан протодиакона.

В один из дней 1931 г. Николая Тохтуева вдруг вызвали в ОГПУ, ознакомили с показаниями против него, а затем предложили стать осведомителем. В противном случае пригрозили арестом. Подписку протодиакон дал, и его отпустили. Однако никаких донесений в ОГПУ от него так и не поступило. Очевидно, он не избежал бы ответственности за уклонение от такого «сотрудничества», но здесь помогло другое несчастье. Василия Николаевича, отца Николая Тохтуева, в 1931 г. лишили избирательных прав как бывшего члена Государственной Думы, и двоих его сыновей отправили в тыловое ополчение. Протодиакона Николая послали в г. Екатеринбург (в то время — Свердловск), где в 1931–1932 гг. он с товарищами по несчастью в каторжных условиях работал на стройках.

В де­каб­ре 1932 го­да со­труд­ник ОГПУ, «рас­смот­рев аген­тур­ную раз­ра­бот­ку “тру­же­ни­ки”…» на­шел, что неко­то­рые свя­щен­ни­ки и ми­ряне, «бу­дучи недо­воль­ны со­вет­ской вла­стью и ее ме­ро­при­я­ти­я­ми на се­ле, ве­дут ак­тив­ную ан­ти­со­вет­скую де­я­тель­ность сре­ди на­се­ле­ния, пред­ска­зы­вая ско­рую ги­бель со­вет­ской вла­сти, кон­чи­ну ми­ра, при­ше­ствие Страш­но­го Су­да и рас­про­стра­ня­ют раз­но­го ро­да “свя­тые пись­ма”. Осо­бен­но ак­тив­ную де­я­тель­ность фигу­ран­ты раз­ра­бот­ки раз­вер­ну­ли за по­след­нее вре­мя, по­это­му… – по­ста­но­вил он, – фигу­ран­тов раз­ра­бот­ки “тру­же­ни­ки”… опе­ра­тив­но изъ­ять и при­влечь к от­вет­ствен­но­сти».

Бы­ли про­из­ве­де­ны аре­сты, все­го по де­лу бы­ло аре­сто­ва­но два­дцать семь че­ло­век. Про­то­ди­а­кон Ни­ко­лай был аре­сто­ван 19 ян­ва­ря 1933 го­да и по­ме­щен в кун­гур­скую тюрь­му. Его по­са­ди­ли в под­валь­ную ка­ме­ру, рас­счи­тан­ную на де­сять че­ло­век, в ко­то­рую по­ме­сти­ли пять­де­сят. В ка­ме­ре сто­я­ли сы­рость, ду­хо­та и та­бач­ный смрад, она не про­вет­ри­ва­лась, и в ней нечем бы­ло ды­шать. Лю­ди по оче­ре­ди про­би­ра­лись к от­вер­стию волч­ка в две­ри, чтобы хо­тя немно­го вдох­нуть све­же­го воз­ду­ха, но на­про­тив ка­ме­ры на­хо­ди­лась убор­ная, и от­ту­да тя­ну­ло тяж­ким зло­во­ни­ем. Неко­то­рые уми­ра­ли, не вы­дер­жи­вая этих усло­вий.

В этой ка­ме­ре отец Ни­ко­лай про­был пол­го­да; укреп­ля­е­мый Гос­по­дом, он остал­ся тверд в ве­ре и, вы­зван­ный на до­прос, за­явил, что яв­ля­ет­ся убеж­ден­ным ве­ру­ю­щим че­ло­ве­ком, что он ве­рит, что бу­дет при­ход на зем­лю ан­ти­хри­ста, вто­рое при­ше­ствие Хри­ста, Страш­ный Суд и кон­чи­на ми­ра. «Но сро­ков этой кон­чи­ны ми­ра я не уста­нав­ли­вал и не пред­ска­зы­вал, – ска­зал он сле­до­ва­те­лю. – Раз­но­го ро­да “свя­щен­ные пись­ма” я не рас­про­стра­нял… Раз­го­во­ров о кон­чине ми­ра я… не имел… Су­ще­ство­ва­ние со­вет­ской вла­сти несов­ме­сти­мо с ре­ли­ги­ей и мо­и­ми убеж­де­ни­я­ми, так как со­вет­ская власть про­по­ве­ду­ет ате­изм, без­ве­рие…»
31 ян­ва­ря сле­до­ва­тель сно­ва до­про­сил про­то­ди­а­ко­на, по­ин­те­ре­со­вав­шись, да­вал ли тот под­пис­ку о со­труд­ни­че­стве с ОГПУ.

«В 1931 го­ду я да­вал ор­га­нам ОГПУ под­пис­ку о со­труд­ни­че­стве в ка­че­стве сек­рет­но­го аген­та по осве­ще­нию контр­ре­во­лю­ци­он­ной де­я­тель­но­сти цер­ков­ни­ков и ду­хо­вен­ства, но я не толь­ко не вы­пол­нял эту под­пис­ку, а сам вел ан­ти­со­вет­скую де­я­тель­ность. С со­вет­ской вла­стью я счи­та­юсь и при­знаю ее по­столь­ку, по­сколь­ку это не вре­дит ве­ре. От даль­ней­ших по­ка­за­ний от­ка­зы­ва­юсь», – ска­зал про­то­ди­а­кон.

Через полгода, 28 мая 1933 г., особое совещание при Коллегии ОГПУ обвинило Николая Тохтуева в «участии в церковно-монархической контрреволюционной организации» и приговорило к трём годам «вольной высылки» на Урал. Однако в кунгурском арестном доме протодиакон заболел тифом, и исполнение приговора было отложено. О нём как будто забыли. В ноябре 1933 г. вместо того, чтобы ехать в ссылку, Николай Тохтуев с женой и четырьмя детьми уезжает в Москву.

В конце 1933 г. он оказывается в Калужской области и служит в храме пос. Угода диаконом. В 1935 г. Николай Тохтуев переехал в Наро-Фоминск. Здесь, в Наро-Фоминском благочинии, он служит сначала в одном, затем в другом храме, но в январе 1938 г. получает сообщение от верных людей о скором аресте. Второпях его семья и он сам уезжают, не захватив почти никаких вещей.

Церковь Косьмы и Дамиана в пос. Болшеве (ныне в черте г. Королёва) стала последним местом служения протодиакона Николая Тохтуева. Его назначили сюда штатным диаконом 18 января 1938 г.

Слава о красивом голосе священника распространилась и здесь: послушать его приходили даже те, кто был далёк от православной веры. Известно, что в этот период жизни Николай Тохтуев брал уроки пения у руководителя ансамбля песни и пляски А.В. Александрова. Протодиакону предлагали стать певцом в этом ансамбле, звали даже в Большой театр, но священник совершенствовал свои вокальные данные исключительно для того, чтобы служить литургию.

В декабре 1939 года была арестована группа православных мирян, с одним из которых, Тимофеем Князевым, был знаком протодиакон Николай, так как тот был прихожанином Космодамианского храма и подрабатывал тем, что пилил для храма дрова. При аресте он показал: «Я… говорил везде среди лиц, которые меня окружали, и среди которых я вращался… что в Евангелии написано: будет положено начертание на правую руку или на лоб (чело), что нельзя будет никому ни купить, ни продать, кто будет иметь это клеймо… Вот мы в силу таких религиозных размышлений и объявили себя не гражданами СССР, отказались от трудовых книжек, не стали ставить на паспорта фотокарточки и отказались от законов, существующих в СССР».

Тимофей Князев показал также, что хорошо знаком с протодиаконом Николаем Тохтуевым и у него с ним были беседы о том, нужно ли ходить голосовать или нет за кандидатов в местные советы. Мнения их на этот счёт разошлись. Тимофей Князев считал, что голосовать не нужно, протодиакон — что нужно. Для разрешения вопроса они отправились к священнику, который пользовался у них авторитетом. И тот, исходя из текстов Священного Писания, поскольку вопрос был поставлен в религиозной плоскости, показал, что нет греха в том, чтобы голосовать. Протодиакон послушался, а Князев остался при своей точке зрения.

В Великую Пятницу Страстной седмицы 26 апреля 1940 года в дом, где жил протодиакон, пришёл человек в штатском и, показав отцу Николаю повестку, сказал: «Вас вызывают в Мытищинское отделение НКВД. Собирайтесь!» Протодиакон попрощался с семьёй и сказал: «До свидания, — вернусь или нет, неизвестно».

Метрах в пятидесяти от дома их ждала легковая машина, и они поехали в районное отделение НКВД, где сразу же состоялся допрос.

Следователь спросил, арестовывался ли когда-нибудь протодиакон. Сначала тот отрицал факт ареста и приговора, но затем, признав это, сказал, что готов нести ответственность за то, что уклонился от ссылки. Следователь спросил, знает ли протодиакон Тимофея Князева, дав при этом понять, что хорошо осведомлён об их знакомстве на основании показаний самого Князева, а также и об отношении Князева к советской власти.

— Вам было известно об антисоветском настроении Тимофея Князева? — спросил следователь.

— Да, об антисоветском настроении Тимофея Князева мне было хорошо известно, он открыто его высказывал в моём присутствии.

— Значит вы, зная об антисоветском настроении его, никому об этом не сообщали?

— Да, я знал, что Князев антисоветски настроен, но я об этом никому не говорил и не довёл до сведения советской власти.

— Значит, вы прикрывали его?

— Да, это так.

— Признаёте ли вы себя виновным в том, что вы, зная об антисоветской деятельности Князева, не сообщили органам советской власти?

— Да, я признаю себя виновным в том, что я, зная об антисоветской деятельности Тимофея Князева, не сообщил об этом органам советской власти.

На этом допрос был закончен. После того как протодиакон подписал протокол, следователь, пригрозив, что загонит его самого на восемь лет в лагерь, предложил ему сотрудничать с органами НКВД, выявляя всех антисоветски настроенных лиц.

Протодиакон согласился и вторично дал подписку о сотрудничестве, обязуясь держать сведения об этой договорённости в строжайшем секрете. Прощаясь, сотрудник НКВД приказал ему явиться в районное отделение НКВД на следующий день после Пасхи, 29 апреля.

Отец Николай, предполагая, что домой он уже не вернётся, предупредил старосту храма, что его вызывают в НКВД и поэтому ему придётся пропустить службу.

Перед тем как идти, он собрал сумку со всем необходимым в заключении и простился с семьёй. У него уже было написано краткое заявление с отказом от сотрудничества, которое он сразу же по приходе вручил начальнику районного отделения НКВД.

«Товарищ начальник, — писал он, — я отказываюсь от своей подписки и давал её лишь потому, чтобы мне была возможность встретить Пасху и проститься с семьёй.

По моим религиозным убеждениям и по сану я не могу быть предателем даже самого злейшего моего врага..»

Начальник, прочитав заявление, предложил всё же подумать и не отказываться и отпустил отца Николая домой. Но тот остался в своём решении твёрд, приготовившись пострадать за Христа. В объяснение своей позиции он составил пространное заявление на имя начальника районного отделения НКВД.

«Гражданин начальник! — писал он. — Разрешите мне объясниться с Вами письменно: я говорить много не умею по своей необразованности. Что вы от меня требуете, то я сделать не могу. — Это моё последнее и окончательное решение.

Большинство из нас идёт на такое дело, чтобы спасти себя, а ближнего своего погубить, — мне же такая жизнь не нужна. Я хочу быть чистым пред Богом и людьми, ибо, когда совесть чиста, то человек бывает спокойный, а когда не чиста, то он не может нигде найти себе покоя, а совесть у каждого человека есть, только она грязными делами заглушается, а потому я не могу быть таким, каким Вы бы хотели…

Вы мне обещаете восемь лет — за что же? За то, что я дал жизнь детям? Их у меня семь человек, и один другого меньше. Старший сын двенадцати лет перешёл в 6-й класс, второй сын десяти лет перешёл в 4-й класс, третий сын восьми лет перешёл во 2-й класс, четвёртый сын шести лет, пятый сын четырёх лет, шестая дочь двух лет и седьмому только ещё два месяца; жена больная, не может взять ребёнка — так ей скорчил руки ревматизм и сердце болит. Советское государство приветствует и даёт награду за многосемейность, а вы мне в награду восемь лет концлагеря пообещали — за что? Какой я преступник? Только одно преступление, что служу в церкви, но это законом пока не запрещено. Если я не могу быть агентом по своему убеждению, то это совершенно не доказывает, что я противник власти…

Хотя я и семейный человек, но ради того, чтобы быть чистым пред Богом, я оставляю семью ради Него… Разве не трудно мне оставить… семью в восемь человек и ни одного трудоспособного? Но меня подкрепляет и ободряет дух мой Тот, ради Которого я пойду страдать, и я уверен в том, что Он меня до последнего моего вздоха не оставит, если я Ему буду верен, а отчёт мы все должны дать, как жили мы на земле…

Вот вы говорите, что мы обманываем народ, одурманиваем и прочие безумные глаголы, — а можете ли вы об этом определённо сказать, когда, может, и церковных книг не брали в руки и не читали их и не углублялись в христианскую веру, а судите поверхностно, что, мол, у нас написано в газетах и книгах, то верно, а что за тысячу лет написано было до Христа и про Него, что Он будет и так-то поживёт, и такой-то смертью умрёт и воскреснет (это за тысячу лет пророками было написано и уже сбылось), так это, по-вашему, неверно. Или вот, скажем, радио передаёт за тысячи вёрст без проволоки, — как это остаются слова в эфире и передаются, а весь человек куда-то девается, исчезает? Нет, он никогда не исчезнет и никуда не девается, умрёт, истлеет и потом воскреснет в лучшем виде, как зерно, брошенное в землю…

Вот уже двадцать три года существует советская власть, и я ничем не проявлял себя враждебным по отношению к ней, был всегда лояльным, исполняя все распоряжения власти, налоги всегда выплачивал исправно, дети мои учатся в советской школе, и вся моя вина лишь в том, что, будучи убеждённым христианином, я твёрдо держусь своих убеждений и не хочу входить в сделку со своей совестью…

И вам не могу услужить, как вы хотите, и перед Богом кривить душой. Так я и хочу очиститься страданиями, которые будут от вас возложены на меня, и я их приму с любовью. Потому что я знаю, что заслужил их.

Вы нас считаете врагами, потому что мы веруем в Бога, а мы считаем вас врагами за то, что вы не верите в Бога. Но если рассмотреть глубже и по-христиански, то вы нам не враги, а спасители наши — вы загоняете нас в Царство Небесное, а мы того понять не хотим, мы, как упорные быки, увильнуть хотим от страданий: ведь Бог же дал нам такую власть, чтобы она очищала нас, ведь мы, как говорится, заелись…

Разве так Христос заповедовал нам жить? — да нет, и сто раз нет, и поэтому нужно стегать нас, и пуще стегать, чтобы мы опомнились. Если мы сами не можем… то Бог так устроил, что вы насильно нас тащите в Царство славы, и поэтому нужно вас только благодарить».

4 июля 1940 года была выписана справка на арест протодиакона Николая; он обвинялся в том, что, «являясь враждебно настроенным к существующему в СССР политическому строю, был тесно связан с отдельными участниками группы… существовавшей в Мытищинском районе, Князевым и другими (арестованы в 1939 году и осуждены в 1940-м)… Зная об открытых высказываниях Князевым… антисоветских настроений. укрывал его и не довёл об этом до сведения органов советской власти…».

В ночь с 5-го на 6 июля отец Николай был арестован и заключён во внутреннюю тюрьму НКВД на Малой Лубянке. Сразу же после ареста следователь допросил его.

— Приведите конкретные факты антисоветских проявлений со стороны Князева! — потребовал следователь.

— С Тимофеем Михайловичем Князевым я познакомился осенью 1939 года, когда он нанялся… пилить и колоть дрова для церкви. В возникшем разговоре относительно выборов… Тимофей Князев спросил меня: «Ну как, голосуете?» Я ответил утвердительно. А он на это мне заявил: «Верующим голосовать нельзя, я голосовать не буду, я и в переписи участия не принимал…» Я Князеву не поверил и предложил ему поехать узнать к священнику воловниковской церкви Клинского района отцу Сергию… В конце 1939 года я и Князев ездили к отцу Сергию и спрашивали у него, можно ли голосовать верующим. Отец Сергий по церковному Писанию доказал нам, что голосовать можно и верующим, но Князев ему не поверил и остался при своих убеждениях. А я остался спокойным за то, что голосовать разрешается.

— С какой целью вы ездили к отцу Сергию?

— За тем, чтобы спросить, можно ли голосовать верующим.

— А если бы отец Сергий сказал, что голосовать верующим нельзя, вы бы голосовали?

— Если бы отец Сергий сказал, что голосовать верующим нельзя и что он сам голосовать не будет, я бы голосовать не стал.

— И вы бы тогда разъясняли об этом всем верующим?

— Никому бы я разъяснять не стал, не голосовал бы только сам.

— Назовите ваших близких знакомых, где они находятся и чем занимаются?

— Близких знакомых у меня нет.

— А со священниками болшевской церкви, другими служителями религиозного культа и верующими разве вы не поддерживали близких отношений?

— Нет, не поддерживал. Со священниками… болшевской церкви у меня был разговор только во время службы исключительно по служебным надобностям. Я в разговоры с ними не вступал, опасаясь, что кто-нибудь из них мог быть агентом НКВД, они тоже склонности к разговорам со мной не проявляли.

— Какие у вас взгляды относительно тех, кто помогает советской власти разоблачать контрреволюционно настроенные элементы?

— Я считаю их агентами-предателями, и сам таким никогда не буду ни при какой власти: ни при советской, ни при царской, ни при фашистской.

— Какие у вас взгляды относительно жизни на земле и вне неё?

— Я считаю, что в жизни на земле много несправедливостей, что жизнь человека не может кончиться его земной жизнью и будет продолжаться после его смерти на небе, так как должен Кто-то разобрать все эти несправедливости и воздать каждому по его заслугам.

— В чём же вы видите несправедливость земной жизни?

— Каждый старается предать своего ближнего…

— В чём вы видите предательство ближнего?

— Каждый спасает свою шкуру, а до другого ему дела нет.

— Приведите конкретные факты к предыдущему ответу.

— Я это отношу только к священнослужителям, которые записались в агенты НКВД и, чтобы их не посадили самих, предают своего ближнего.

— Каковы ваши взгляды относительно газет и книг?

— В газетах и книгах, я считаю, неправильно пишут то, что касается религии; я верю всему, что написано в Священном Писании.

25 июля 1940 года следствие было закончено и протодиакона ознакомили с материалами дела. 2 сентября 1940 года Особое Совещание при НКВД приговорило протодиакона Николая к восьми годам заключения в исправительно-трудовом лагере, и он был отправлен в Севжелдорлаг в Коми. Последнее письмо он написал своим родным из посёлка Кожва в начале 1943 года.

Протодиакон Николай Тохтуев скончался 17 мая 1943 г. в заключении, в Печорлаге, и был погребён в безвестной могиле.

16 августа 1957 г. реабилитирован Московским областным судом.

6 октября 2005 года постановлением Священного Синода причислен к лику святых новомучеников Российских для общецерковного почитания. День памяти отмечается 17 мая.

В 2006 году в Свято-Тихоновском богословском университете написали икону Николая Тохтуева: на золотом фоне в полный рост стоит святой, а позади него вдалеке видна болшевская церковь. Инициатором написания этого образа стал священник болшевского храма Георгий Рзянин.

После ареста мужа матушка Мария Евгеньевна с детьми продолжала жить там же, в Болшеве, в деревянном церковном домике-сторожке, в 50-100 метрах от Косьмодамианского храма и по дороге к храму Преображения Господня. Мария Евгеньевна работала кочегаром в храме, пекла просфоры, выполняла различные поручения старосты, ездила по различным поручениям в Синод. В сторожке она располагала ночевать родственников тех, кого крестили, а в кухне устраивали спевки певчие. Во время войны в одной из комнаток проживал один священник, служивший в Болшеве, о.Рафаил. Мальчики, сыновья протодиакона Николая, помогали в алтаре. Маленькую Веру брали петь в церковный хор.

Дети протодиакона Николая Тохтуева и Марии Евгеньевны выросли людьми верующими, церковными. Матушка Мария Евгеньевна умерла в июле 1996 г. К 1999 г. осталось в живых трое детей протодиакона о.Николая: Евгений, Авенир и Вера. Евгений Николаевич и Вера Николаевна живут недалеко от Болшево и являются постоянными прихожанами Косьмодамианского храма.

Литература

• Простите, звезды Господни: Исповедники и соглядатаи в документах, или Зачем русскому Церковь? / Составитель В.А. Королев. — Фрязино: 1999.
• Диакон Виктор Нестеров. Протодиакон Николай Васильевич Тахтуев// Приходской листок храма св. бессребренников Косьмы и Дамиана в Болшеве. 1999. N 12(32) (сентябрь). С.2-4.

Использованные материалы

• БД ПСТГУ «Новомученики и Исповедники Русской Православной Церкви XX века»
  • http://www.pstbi.ru/bin/db.exe/no_dbpath/nopanel/ans/nm/?TYZ…rAk
• Биографический справочник М.Л. Мироновой на сайте «ГеоКоролев»
  • http://www.geokorolev.ru/biography/biography_person_tohtuev.html
• «Жития новомучеников и исповедников Российских ХХ века. Составленные игуменом Дамаскиным (Орловским). Май». Тверь. 2007. С. 33-51
  • http://www.fond.ru/userfiles/person/411/1294698450.pdf
• Страница сайта Карта-справочник города Королёв:
  • http://www.geokorolev.ru/biography/biography_person_tohtuev.html
  • http://ivblagochinie.ru/blagochinie/hramy/kosmo-damianskiy-hram-v-mikrorayone-bolshevo-g-koro.html